Дневник. Выступление в "Вольном филологическом обществе" 21.02.2018

Несколько дней назад на филологическом факультете проходил творческий вечер - я читал фрагменты своего дневника. Некоторые из них привожу здесь. 

Фрагменты дневника

Этика бессмертия

То, что человек решит проблему личного бессмертия, для меня уже почти очевидно. Биологически или физически – вопрос продления существования сознания вне тела или продления существования «тела». Вместилища этого сознания будет решен. Человек станет бессмертным…

Для меня становится на первый план сейчас вопрос – этический. Не в том смысле – нравственно это само по себе или нет. А вот как: все мировые религии. Религии спасения связывают достижения бессмертия с нравственным совершенствованием, моральной чистотой, этическим усилием. Если вопрос бессмертия будет решаться, ну, скажем, научно – что остается на долю этики, выбора между добром и злом, на долю нравственного поступка. Какова будет этика этого бессмертного состояния. Думаю, решение таково – что этика не отпадет за ненадобностью. Решение вопроса об онтологии (форме и способе существования бессмертного человека) совпадет с этикой существования этого человека. Может быть, добрые дела, молитвенное состояние духа или умиление красотой бытия, полнотой производят такое соотношение в нейронах мозга и всего организма, которое дает возможность этого самого бессмертия. И раз достигнув его – оно остается в организме как память – сохраняет импульс навсегда, даже когда утрачивается физическая оболочка тела человека. И этот импульс – это состояние волны. Посланной во вселенную, и есть то самое бессмертие. К которому идет человек через молитву, добро и или искусство (в вопросе с искусством все запутано). Этика совпадет с онтологией именно в достижении этого состояние. Но никак и никогда не может быть отменена.

Другая форма

Я подумал – а в самом деле личное бессмертие, так ли уж это важно? Может быть задача человека вовсе и не в этом. Этот онтологический эгоизм совершенно ни к чему. Ради чего же тогда весь сыр-бор?

Может быть вся задача человечества состоит только лишь в том, чтобы дать другую форму существования и ей – другой форме – откроется больше чем нам. А удел человека гибнуть в неведении, в предчувствии смысла, но не в ситуации его обретения, а смысл – или его хотя бы в какой-то степени более четкие его очертания – начнется только тогда, когда человеческое исчезнет.

Потоскуем по человеческому и пойдем дальше. Обезьяне тоже, кажется, грустно, когда она взирает на человека.

Читая Ницше

Вчера читал Ницше «Человеческое слишком человеческое» - вроде ничего такого, что должно сразу взбудоражить. Но ночью мне стало страшно от своей смертности. Маленький арзамасский ужас. Вот это состояние страха и тошноты – эта встреча с бездной – это что ли начало философствования. Это чувство мне было знакомо и раньше, еще с 10 лет где-то, когда после падения и сотрясения мозга были эти кошмары, тоже самое острое чувство смертности. И главное в нем – одиночество, но одиночество какое-то вялое слово. Правильнее сказать – это такое чувство, что одного только меня обманули, что один я в ловушке, а другие словно знают какой-то секрет и поэтому так легкомысленны и спокойны. А я один на одни с фактом своей смертности – это чувство тошноты и легкого головокружения, я думаю, как наркотик. Как любители быстрой езды нуждаются в постоянном ускорении или наркоман в поддержании дозы – так и это чувство – притягательное и отвратительное. Я начал мучительно хвататься за что-то – Бог? Это мне показалось нечестной трусостью – не Бог как факт, а Бог как успокоительное, как снятие стресса, как уход от вопроса в готовые ответы. Потом я подумал о жене и детях, о биологическом продолжении меня помимо меня – но, это было уже совсем слабой нитью и аргументом. Вторым темпом я подумал, что Ницше бы посмеялся над этим и назвал бы меня одним из своих уничтожающих определений. Но многое из того, что пережил как опыт я в этом вопросе – не было пережито им, вполне по финальным меркам. Эти мысли, как впрочем, и предыдущая уже слишком далеко отдалили меня от бездны, которая на секунду отразилась в моем зрачке.

Я успокоился тем, что нужно иметь мужество перед своей смертностью, мужество без дураков – хотя сейчас – это слово кажется каким-то пафосным или даже дидактическим, или может быть пустым или лживым. Но в той небольшой битве, которая произошла, когда меня тошнило и обдавало холодным потом, его оказалось достаточно. Может быть, на этот случай, а может быть и вообще.

Комета (ответ Ларсу Фон Триеру)

Если какая-то меланхолическая комета все же уничтожит Землю, а мы одиноки в Вселенной, то через неопределенно большое количество времени неорганика все равно разовьется в органику, а та воссоздаст обменный процесс и деление – даст жизнь. И эта жизнь, то, во что она разовьется, получит те же вопросы, проклятые вопросы, аналогичные нашим. В этом мой оптимизм.

Смысл жизни

Вопрос о смысле человеческой жизни в большинстве своем сегодня решается через причастность человека, личного человека, индивида к чему-то превосходящему его – к человечеству, к ситуации отношения «я-другой» («Общение смертных бессмертно» Э. Левинас), к мировой гармонии, божественному замыслу о мире, светлому будущему в череде смены поколений человеческого рода (опять же Абсолютному - ?, отсюда и такое культивирование любви к детям в нашей культуре) и т.п.. Только так жизнь и все, что делает человек, обретает тот самый желанный смысл. Обособленный индивид, замыкающийся на себе человек, попадает в чрезвычайно сложное, экзистенциально тупиковое положение (поэтому и личное бессмертие никак не может быть естественным итогом пути, навигатором устремления для человеческого духа). Только за пределами себя начинает брезжить свет какого-то смысла.

Но этот же путь – варианты путей, – который кажется верной путеводной нитью – не трусливый ли побег от «проклятых вопросов», не дешевое ли экзистенциальное обезболивающее для нашего острого личного сознания, сознания трагического и вопиющего, ни заглушение ли это «шевелящегося хаоса» в себе?

Иногда в человеке остро и неотложно встает череда вопросов, на которые он отвечает своим личным существованием, – именно как к нему и только к нему обращенных, без любых каких бы то ни было возможностей – переложить эти вопросы на плечи Всеобщего или Другого, без какого бы то ни была права на громоотвод в сферу Всечеловечества или даже религиозной веры. Бог оставляет в глухонемоте одинокого предстояния бытию. Называть это можно очень по-разному, но всякому человеку так или иначе открыт этот опыт. Парадокс, но без этого – в сущности, животного чувства – по-настоящему человек еще не существует. Нужно мужество, чтобы выдержать этот взгляд бездны, взгляд в бездну, эту глухонемую пустыню, где твое «я» видит только самого себя. Это какое-то звериное переживание себя.

Уйти от этого страха в готовый ответ, снять остроту постановки вопроса – просто малодушное лукавство, этого никак нельзя сделать. Приходится принимать бой, бой за свое право назваться человеком, возможность и право обретения своего человеческого образа. Как одержать победу в этом сражении, как победить? Как не всосаться в эту бездну безвозвратно, глядя прямо ей в глаза?

При всей остроте постановки вопроса – Христос нашел возможность не сброситься со скалы (искушении в пустыне), это было его выигранное сражение, его человеческий опыт. Позже у Христа будут и другие опыты, которые могут быть истолкованы в том числе и как человеческие – моление о чаше и особенно «Лама савахвани!» (почему ты меня оставил?). Мера личного предстояния бытию здесь всегда предельна – и всегда это победа, сокрушительная победа и обретение смысла, который все таки расширяется за пределы обособленного «я» и выводит смертного человека, до конца проходящего человеческий путь, исчерпывающего человеческий опыт перед лицом Абсолюта, диалог с которым осуществляется и причастность которому становится явленной.

Но у каждого свои сражения…